«Мы не знали, насколько обокрадены»
Текст: Григорьева Варвара
50-летняя ретроспектива развития цензуры в стране: первая часть интервью с президентом «Фонда гласности», режиссером и журналистом Алексеем Симоновым. Обсуждаем «собачек» ради обхода правил, осведомленность о ситуации со свободой слова в СССР и была ли в 90-х настоящая гласность.
28 марта вступили в силу законы об оскорбления власти и фейковых новостях, 1 ноября начнет действовать указ об изоляции интернета. По социальным сетям гуляет множество мемов на тему цензуры и свободы слова (точнее, ее отсутствия). Но, как говорится, картинка смешная, а ситуация страшная. Чтобы лучше осознавать, что конкретно происходит с гласностью в России на данный момент, представляем вам «ретроспективу» того, что происходило с ней на протяжении последних 50 лет. В первой части интервью «Поэма о Родине» разбирается во влиянии цензуры и ее отсутствия на сознания людей, как железный занавес СССР сменился свободными 90-ми (но не до конца), и рассказывает об отдельных ярких случаях ограничения и фальсифицирования информации в стране.
Начнем (как всегда) издалека. Мало кто остался из настоящих профессионалов, начинавших свою карьеру еще при СССР. Это люди, которые помнят советскую цензуру, крах железного занавеса во время распада и многое другое. В их головах осталась четкая картинка прогресса и регресса свободы слова в зависимости от исторических периодов. Невероятное везение – найти такого профессионала, но нам повезло еще больше.
Алексей Симонов – не только выдающийся советский режиссер (его картина «Отряд» была признана лучшим фильмом 1984 года), писатель и журналист, но и правозащитник. Уже более 25 лет он возглавляет «Фонд защиты гласности». Мы обратились к Алексею Кирилловичу с целью выяснить, как относились к цензуре (и осознавали, есть ли она вообще) в Союзе, что изменилось в 90-х, почему журналистика как поступок фактически вымерла и многое другое.
Алексей Симонов – не только выдающийся советский режиссер (его картина «Отряд» была признана лучшим фильмом 1984 года), писатель и журналист, но и правозащитник. Уже более 25 лет он возглавляет «Фонд защиты гласности». Мы обратились к Алексею Кирилловичу с целью выяснить, как относились к цензуре (и осознавали, есть ли она вообще) в Союзе, что изменилось в 90-х, почему журналистика как поступок фактически вымерла и многое другое.
Интервью было назначено прямо дома у Симонова. Я приехала в уютную просторную квартиру на севере Москвы, Алексей Кириллович встретил меня вместе со своей женой, Галиной Ивановной. Меня сразу же усадили за стол, тот буквально ломился от домашней еды. Галина Ивановна – женщина глубоко верующая, поэтому ужин прошел по всем православным правилам. Симонов часто подшучивал над религиозностью жены, но делал это ласково и предельно аккуратно.
В какой-то момент Галина Ивановна принесла третье блюдо (а, может, и четвертое, я быстро сбилась со счета), и я поспешила начать интервью – есть я больше не могла физически, а обижать столь гостеприимных хозяев не хотелось ужасно.
В какой-то момент Галина Ивановна принесла третье блюдо (а, может, и четвертое, я быстро сбилась со счета), и я поспешила начать интервью – есть я больше не могла физически, а обижать столь гостеприимных хозяев не хотелось ужасно.
– Алексей Кириллович, с 1970 по 1991 год вы проработали режиссером в компании «Экран». Каково было снимать фильмы, в том числе и документальные, в реалиях советской цензуры? Чувствовали ли вы лично вообще цензуру?
На то, чтобы получить разрешение, мне понадобилось два года
– Ну конечно! Но при этом ограничения были настолько естественными! Чтобы «пробить» то, что ты хочешь, нужно было либо иметь ограниченные мозги, либо очень решительный характер. Это удавалось сделать абсолютно разными способами и разным людям. К примеру, сначала фильм «Отряд» должен был снимать мой друг, но я так влюбился в сценарий, что попросил его отдать, если дело не пойдет. Оно и не пошло. На то, чтобы получить разрешение снять картину, мне понадобилось два года. У меня не было ни малейших сомнений, что фильм мой, что я должен его снять и что снимать буду. В конце концов я уже всем жутко надоел – ходил и на телевидение, и на «Мосфильм», и в Ленинград, и где я только не совался с этим сценарием – никто не принимал. Но в один прекрасный день у литовской киностудии «зарубили» один из двух главных фильмов. Тогда, главный редактор Госкино, Владимир Богомолов, предложил провести съемки «Отряда» в Литве. Так вопрос и решился, мне крупно повезло. А могло и не повезти – и фильма бы не было.
– Люди, которые всю жизнь жили при СССР даже не имели понятия о том, что такое свобода слова. Понимали ли вы, насколько плачевна ситуация с цензурой в стране?
– Никто из нас, по большому счету, до конца не понимал степень «оцензурованности» нашей жизни. Ну кто из нас мог оценить, насколько цензурно ограничена информация, которая к нам приходит? Мы могли представить ограничения в информации, которая от нас исходит, но не в той, которую мы потребляли. А, между тем, цензурные ограничения в этом смысле были ничуть не меньше, как ты понимаешь.
На самом деле, мы просто не понимали, в каком положении живем и насколько обокрадены ограниченностью информации.
(Алексей Кириллович произносит последний слова с неким пылом, в какой-то момент мне показалось, что он стукнет по столу – вот, какие эмоции вызывают у человека цензура и ограничения гласности).
– Боролись с цензурой?
– Да, но опять-таки, только в плане исходящей информации. Мы знали правила и знали, как их обходить. Боролись с тем, что пытались обрезать. Когда картина была закончена, стопроцентно кто-то бы да сказал: «А этот эпизод надо бы убрать».
Мы знали правила и знали, как их обходить
Здесь есть десятки историй о том, на какие хитрости шли режиссеры, чтобы оставить фильм, насколько это возможно, нетронутым. Взять, к примеру, тех же «собачек» – это эпизоды, которые придумывались специально, чтобы позже от них отказаться. На них бросалась редактура, и ты отбивался! Но, на самом деле, знал, что это «собачка», и если ее уберут – ничего страшного не произойдет. Такого было много.
– Что произошло со свободой слова после распада Советского Союза? Как это повлияло на людей?
– Если коротко – она появилась, повлияла сильно. Говорить можно было действительно все, что угодно.
Право говорить дали – не дали права думать и понимать. А это же совсем разные вещи!
Первое, что случилось после распада – говорить стало можно обо всем, и тут выяснилась одна пикантная подробность. Люди, воспитанные этой сдержанной цензурой, дисциплиной предыдущей жизни, они все-таки стараются думать о том, что говорят. А люди, которых будто спустили с цепи, бросились говорить все, что пришло в голову. В том числе, абсолютную ахинею. Но это никого не смущало, потому что считалось, что если им пришло это в голову, это же замечательно. Такие люди начали рассказывать друг другу и человечеству такое количество чудовищного дерьма, вешать лапшу всем на уши!
Система ответственности за слово упала до плинтуса
Система ответственности за слово упала до плинтуса. Она ушла. Поэтому с одной стороны, вроде это было счастье. А с другой…
Ну вот смотри, в 70-х годах Александра Галича поперли из союза писателей, потом – из союза кинематографистов, а следом и из страны. Прошли годы, Саша уехал, прожил какое-то время в Норвегии, в Париже, пожил на свободе и погиб в непонятной истории. А в это время собирается снова союз кинематографистов и ставит вопрос – надо принять Галича обратно. И все говорят: «Давайте примем!». Что же это за безобразие такое. И один я говорю: «Ребят, вы отдаете себе отчет, что вы собираетесь сделать? Вы Галича спросили? Он союз этот простил? Он хотел этого или ему было глубоко наплевать? И вы это делаете для того, чтобы обелить своих предшественников? Тех сволочей, которые его единогласно исключили!». «Да ладно, мы уже проголосовали», ответили мне.
Все было совсем не так, как казалось. Взять бы те же ведущие СМИ того времени – журнал «Огонек» и «Московские новости». В то время последними руководил Егор Яковлев – потрясающий журналист и замечательный мужик, он все время получал по шапке за то, что нарушал что-то при советской власти. Тем не менее, человек был абсолютно советского воспитания. Последнее, что он сделал – написал художественную многосерийную биографию Ленина, ее поставили на телевидении. Главную роль сыграл актер Губенко. Мы монтировали в соседних монтажных и курить выходили вместе. И я спрашиваю его: «Егор, как получилось, что ты, исключительный прогрессист и редактор самой левой газеты, написал этот панегирик Ильичу? – Он его заслуживает, – А ты не отдаешь себе отчет о степени вреда, которую ты принес общественности? Твои 30 серий, которые ежедневно на мозгах сидят у зрителя, они же про то, какой Ленин умный, какой Ленин чуткий, правильный и так далее.
Ну вот смотри, в 70-х годах Александра Галича поперли из союза писателей, потом – из союза кинематографистов, а следом и из страны. Прошли годы, Саша уехал, прожил какое-то время в Норвегии, в Париже, пожил на свободе и погиб в непонятной истории. А в это время собирается снова союз кинематографистов и ставит вопрос – надо принять Галича обратно. И все говорят: «Давайте примем!». Что же это за безобразие такое. И один я говорю: «Ребят, вы отдаете себе отчет, что вы собираетесь сделать? Вы Галича спросили? Он союз этот простил? Он хотел этого или ему было глубоко наплевать? И вы это делаете для того, чтобы обелить своих предшественников? Тех сволочей, которые его единогласно исключили!». «Да ладно, мы уже проголосовали», ответили мне.
Все было совсем не так, как казалось. Взять бы те же ведущие СМИ того времени – журнал «Огонек» и «Московские новости». В то время последними руководил Егор Яковлев – потрясающий журналист и замечательный мужик, он все время получал по шапке за то, что нарушал что-то при советской власти. Тем не менее, человек был абсолютно советского воспитания. Последнее, что он сделал – написал художественную многосерийную биографию Ленина, ее поставили на телевидении. Главную роль сыграл актер Губенко. Мы монтировали в соседних монтажных и курить выходили вместе. И я спрашиваю его: «Егор, как получилось, что ты, исключительный прогрессист и редактор самой левой газеты, написал этот панегирик Ильичу? – Он его заслуживает, – А ты не отдаешь себе отчет о степени вреда, которую ты принес общественности? Твои 30 серий, которые ежедневно на мозгах сидят у зрителя, они же про то, какой Ленин умный, какой Ленин чуткий, правильный и так далее.
И как же так получилось, что мы все в заднице, а Ленин в порядке?!
А?!». Сошлись мы только на одном – я говорю ему: «А хочешь я тебе докажу, что это вредно? – Попробуй! – А кто у нас теперь директор по культуре? – Губенко. – А кем он стал? – Коммунистом. – Так не был он коммунистом, пока не снялся в твоей картине, Егор!»
Я не верю в тенденции, я верю в детали. Детали разрушают тенденции, и это правильно. С тенденциями неинтересно разбираться, они только укрепляю события и не разъясняют сути.
В общем и целом, свобода – это прекрасно, но ее тоже нужно грамотно использовать. В 90-х свобода появилась, а грамотности как не было, так и не стало, однако, гласность и мозги – два понятия, которые всегда должны идти рука об руку. Непонятно даже, чего больше принесли эти изменения в 90-х – вреда или пользы обществу. Будем надеяться, что, все же, второе!
В общем и целом, свобода – это прекрасно, но ее тоже нужно грамотно использовать. В 90-х свобода появилась, а грамотности как не было, так и не стало, однако, гласность и мозги – два понятия, которые всегда должны идти рука об руку. Непонятно даже, чего больше принесли эти изменения в 90-х – вреда или пользы обществу. Будем надеяться, что, все же, второе!
